После первого курса практику по геодезии нам настоятельно рекомендовали пройти на Чукотке (в действительности её там не было). Вербовщица из П/К гидрографии как-то договорилась об этом с завкафедрой. Мы должны были сидеть 3 месяца на 4 водомерных постах (рейках) и ежечасно фиксировать уровень реки Великой (туда из Анадыря доходил прилив). В матросских бушлатах третьего срока и за 45 рублей в месяц (минимальная оплата труда тогда составляла 70 рублей). В Петропавловске (К) на такую работу при зарплате 130 рублей почти никого не нашли (был один бывший таксист, скрывшийся от чего-то). Позже, в коридоре гидрографии П/К я увидел приказ о премировании (все — более 1000 р.) штатных работников за «экономию фонда заработной платы». На нас, студентах, наэкономили… Поэтому и запомнил навсегда фамилию руководителя экспедиции — кап2 Соловьёв.

Но мы были молоды и у нас были ружья. Было нескучно, но голодно — нас обеспечили продуктами из расчёта матросского пайка (в который входило 8 банок тушёнки в месяц на троих). К тому же мы кормили местный гнус (комаров, мошку, оводов), для которых мы были единственной пищей. Большую часть дня (а ночи там все — белые) мы в тундре и реке искали всё съедобное, чтобы выжить. Рыба, зайцы, куропатки, грибы… Помнится, осенью предупредили нас о предстоящем снятии поста. Мы сняли палатки, закоптили куропаток на дорогу, сожгли всю солярку (нашли на реке), по флюгеру расстреляли немногие оставшиеся патроны. Три патрона закопали вместе с мукой, сгущенкой, частью солярки и запиской для тех, кто, может быть, потом посетит это гнусное место. Ждём день, два — нет катера (потом узнали, что у него мотор забарахлил). Съели все клёцки (из муки ничего больше не получается) и поделив на троих патроны, разошлись, надеясь подстрелить кого-либо из пролетающих птиц (куропатки к тому времени как-то исчезли). Я залёг, присыпавшись листьями, на берегу озерца и дождался гусей. Однако, когда я встал, косяк так круто взмыл, что последнего гуся я подстрелил лишь в крыло. Минут пять я (худенький и голодный) душил жирного гуся в объятиях, а он меня клевал и бил крыльями. Слёзы сыпались из меня при каждом щипке. Тогда-то я понял, что поговорки «сытый голодному не товарищ», «гусь свинье не товарищ», «эх, товарищ, товарищ» как-то связаны между собой. Избитый, в синяках и ранах, заплаканный, с тяжёлым трофеем, я заковылял по кочкам к далёкому лагерю. Там я узнал, что товарищам (Боре Чернышову и Володе Реснянскому) в охоте не повезло. На моём гусе мы продержались ещё два дня, а потом и катер пришёл («подумаешь, три дня подождали»).

Через год желающих посетить Чукотку было поменьше. В ту «экспедицию» я поставил крест на охоте. Дело было тоже осенью. Товарищи спали, а я пошёл между измерениями пострелять куропаток (юность вспоминается тем, что непрерывно хотелось удовлетворить два чувсива, одно из которых было чувство голода). Подбил одну (она уводила меня от выводка) и тоже — в крыло. Бью её о приклад (в тундре – ни деревца, ни камней) — крыло оторвалось, бью — оторвалось другое. Наша собачка посмотрела на меня укоризненно и отошла. С тех пор я и не охотился никогда. Но я отвлёкся…

В школе (а потом и в унивеситете) нас недоучили биология не учила растениеводству (работа на даче второй жены меня застала неподготовленным). Мы не изучали особенности животных нашего региона, например, не знали — какие виды являются редкими. Только отец, помнится, запретил раз и навсегда стрелять малых птичек, орлов и бурундуков («им и так трудно», «убьёшь — убью»).

По химии я бы не узнал, как и чем выделать шкурку (сколько я их повыбрасывал) и т.п.